Алиса стиснула руки и опустила взор на ковер. – Отец с трудом переносил мое присутствие. Местная знать никогда не знала, что и думать обо мне, и поэтому просто игнорировала меня. Мои люди считали меня дворянкой и тоже держались на расстоянии. Я никому не подходила, никуда не входила, – она пожала плечами, а потом посмотрела прямо в его серебристо-серые глаза. – Любовь к тебе, Морган, была самым дивным явлением в моей жизни, но я не пойду по тому пути, что ты предначертал мне. Ты прав: мне не важны титулы, богатство, положение да и высшее общество. Но все это – различные стороны твоего мира, и если уж я делю с тобою жизнь, пусть даже недолго, то я не могу допустить, чтобы меня исключили хотя из одной ее части. Меня больше никогда не вышвырнут. Даже ради тебя.
Из глаз ее полились долго сдерживаемые слезы.
Ее боль глубоко тронула Моргана, и, понимая, что истинная причина ее горя – в нем, он разозлился. Разозлился на самого себя за то, что не способен дать ей желаемое, в чем она так отчаянно нуждалась.
– У меня и в мыслях никогда не было причинить тебе боль или обидеть тебя, – мягко сказал Морган. – Если ты не веришь ничему другому, то поверь хотя бы этому.
– Я знаю, – откровенно откликнулась она, смахивая ресницами слезы.
Невольно встретила его взгляд. Сердце ее мучительно сжалось, когда она прочла на прекрасном лице герцога угрызения совести. Если бы у него не было такого твердого предубеждения против брака! Но Алиса мгновенно раздавила бутон надежды, начинавший распускаться в ее сердце. Новая надежда порождает новую боль.
– Я бы хотела пойти к себе, будьте добры! – Алиса прикусила губы, чтобы сдержать слезы.
Морган неторопливо отпер дверь, и Алиса тихо выскользнула из комнаты и побежала, а ее плечи затряслись от беззвучных рыданий. Хотя Морган и не мог уже услышать ее плача, но всю длинную бессонную ночь у него в мозгу эхом отдавалась ее боль.
Неумолчные металлические молоточки залязгали громче у него в ушах. Морган медленно приходил в себя, словно всплывая из пучины сна. Он осторожно приоткрыл глаза и тут же зажмурился от яркого утреннего солнца. Стук в голове усилился, и боль наполнила виски. Морган робко приподнялся и принял сидячую позу, но когда вновь открыл глаза, то увидел все размытым. Облокотившись на колени, он склонился вперед и ладонями охватил голову. Но стук продолжался.
В библиотеке был полный хаос, на полу валялись пустые бутылки – свидетельство усердных возлияний прошедшей ночью. Морган громко застонал от отвращения. «Совершенно идиотский способ коротать ночь, напиваясь до бесчувствия, – подумал он. – И от этого ни черта ведь не меняется. Все, чего я добился своим злоупотреблением, – это ломота во всем теле от ночи, проведенной на неудобном канапе, да жуткое похмелье».
Нерешительный стук в дверь заставил его оторвать голову от ладоней.
– Да! – рявкнул Морган и свирепо потер виски.
– Это я, Генри Уолш, ваша светлость. Можно войти? Тут штукатуры, они должны заняться потолком библиотеки.
Морган подробно растолковывал мистеру Уолшу, что тот может делать со своими штукатурами, когда вмешался Перкинз.
– Кофе, ваша светлость! – вскричал достойный дворецкий, чтобы быть услышанным.
Все смолкли.
– Перкинз? Вы? Входите!
Вошел допущенный Перкинз и двинулся по ковру, ловко обойдя пустой бокал, брошенный на полу. Он будто и не заметил плачевного состояния комнаты и самого Моргана. Наполнив большую чашку кофе, он подал ее герцогу и сказал:
– Я передам мистеру Уолшу, чтобы на сегодня он дал работу штукатурам где-нибудь еще, ваша светлость. А затем я принесу вам завтрак.
– А молотки? – взмолился Морган.
– Я скажу мистеру Уолшу, чтобы он отослал плотников в другую часть дома.
После третьей чашки кофе Морган почувствовал себя более по-человечески, хотя настроение у него и оставалось прескверным. Опять появился Перкинз с серебряным подносом, уставленным блюдами с горячей пищей. От запахов Моргана замутило, и он скривился.
– Миссис Стрэттон подумала, что вы, должно быть, проголодались, ваша светлость, – проговорил дворецкий мягким голосом, заметив взгляд Моргана. – Вы же не обедали вчера вечером.
Решив, что дворецкий не лукавит, Морган откусил ломтик тоста. Поняв, что этот ломтик останется в желудке, Морган осторожно прикончил весь тост, а затем занялся яйцами всмятку и филеем.
Пока герцог завтракал, Перкинз взялся за уборку комнаты. И эту, казалось бы, излишне обыденную для престарелого дворецкого домашнюю работу, выполнял расторопно.
– Это я сейчас отдам Люси, чтобы почистила, – сказал Перкинз, поднимая смятые куртку и галстук Моргана. – Остальные ваши вещи выстирают, пока вы будете принимать ванну.
Когда Перкинз взял куртку, Морган заметил, что из ее внутреннего кармана торчит белый конверт. «Документы лорда Каслрея! Совершенно забыл о них».
– Минутку, Перкинз! – Морган вынул конверт из куртки. «Куда же теперь девать его?» – озадачился Морган, взглянув на брюки без карманов. Его взгляд быстро пробежал по комнате и остановился на большом старомодном дубовом бюро, очень похожем на то, что стояло у него в лондонском доме. И он вспомнил, что у таких бюро есть ящик с двойным дном.
– Чье это бюро? – спросил Морган у дворецкого.
– Персонально ничье, ваша светлость. Кажется мистер Уолш собирается отправить его на чердак. Оно не подходит к новой мебели для этой комнаты.
– Отлично, – откликнулся герцог. Оставшись один, он обследовал бюро, обнаружил в левом нижнем ящике двойное дно и положил документы в этот тайник. Это не было удобное место для рабочих бумаг, но он подумал, что там документы хотя бы сохранятся. Морган сомневался, что они сослужат свою службу.